Опубликовано: 14 сентября, 2006 Вот, на днях написала рассказ. Собственно, и не рассказ вовсе , а подслушанный в нашем сквере диалог. НЕСЫТЫЕ ГЛАЗА Их было трое: толстый, смахивающий на бомжа, мужик с красно-синим, в крупных оспинах, лицом, и жидкой, цвета перца с солью, бородкой, тощая, как вяленая вобла, баба, конвульсивным жестом прижимающая к иссохшей груди рваный полиэтиленовый пакет, в котором, судя по виднеющимся сквозь дыры сплющенным алюминиевым бокам, находилось энное количество металлической тары, и маленькая, дворовой породы, собачка, с черной, облезлой шерстью. Стояла поздняя осень, и в стылой темноте наступающего вечера медленно, в сомнамбулическом танце кружились первые предзимние снежинки, оседая в складках грязной одежды бомжей. Рядом на замызганной скамье, покрытой местами облупившейся темно-зеленой краской, стояла початая упаковка салата и наполовину пустая бутылка с оторванной этикеткой, к которой оба бродяги поочередно прикладывались. Бомжи молчали, - то ли от того, что оба всецело были поглощены любимым делом, то ли от того, что не о чем было говорить. Но вот, наконец, бутылка опустела. Исчез и салат. Только теперь парочка, наконец, обратила внимание на вьющуюся у ног собаку. - Ишь, смотрит… - Проворчала Вобла, с трудом ворочая неповоротливым языком, и демонстративно разводя руками. – Нету больше ничего. Не-ту! Да если б и было… - Ты хрен бы получила. – Закончил за нее Бородач, вяло усмехнувшись. И, обращаясь в никуда, добавил: - Несытые глаза. - Че-че? – Переспросила Вобла. На ее пустом, рыбьем лице возникло странное выражение, отдаленно напоминающее удивление. – Какие еще глаза? - Несытые. – Смачно харкнув, бомж сплюнул себе под ноги. – Так еще мать моя говорила. Жрут, жрут, а им все мало. Так и норовят кусок урвать. - Прям как дети. – Равнодушно кивнув, заметила собутыльница. И, икнув, будто нехотя, проговорила: – Вот мой-то сын, - и тот был такой же. Дашь ему конфету или там чего еще, а он все просит и просит. С этими словами она привычным жестом протянула руку к бутылке, чтобы лишний раз убедиться, что та пуста. - Во-во, - кивнул бич, - и я о том же. Постой, Ленка, - у тебя че, и сын есть? Бомжиха, которой, судя по ее виду, было никак не меньше пятидесяти, равнодушно кивнула. - Есть. - А че ж ты мне о нем ничего не говорила? - А зачем? – Прошамкала та. И, промолчав, добавила: – Да какой он мне сын… теперь-то… - Выгнал? – зачем-то переспросил Бородач. - Выгнал. Вот как старик-то мой умер, - тогда и выгнал. Мол, на кой черт мне пьющая мать… – Надтреснутым голосом ответила Вобла. – Он у меня большой человек, банкир! В пиджаках, при галстуке.. И машина у него была… Две машины! А он мне: ты, мать, сама виновата! Да где ж моя вина-то? Ну, била я его, - это верно. Ну а кто ж детей своих не бьет-то?.. Зато он у меня всегда умненьким был… В школе одни пятерки… А он мне: бросишь пить – тогда пущу! - Так ты бы бросила. – Равнодушно заметил бомж. - А я бросала! Не, вот честно тебе говорю: бросала! Да только толку-то… - И Вобла, тихо всхлипнув, закрыла испитое лицо грязными руками. Заметив это, Бородач дрожащей с перепоя рукой похлопал ее по плечу. - Да ладно, Ленка… Будет тебе… Но та продолжала всхлипывать. Было заметно, что плакать ей неохота, - как неохота было выходить из растянувшегося во всю длину жизни запоя. Да и собутыльнику было на нее глубоко плевать. Но Вобле нравилось чувствовать на себе чужую жалость, а Бородач успокаивал ее только потому, что так было проще. Но вот, наконец, пьяные рыдания стихли. Однако Вобла все еще ощущала в себе потребность высказаться. Похоже, в лице Бородача она неожиданно для себя обнаружила подходящую жилетку для того, чтобы выразить свое негодование происходящим вокруг. Прервать ее словесный поток было невозможно. - Вот ты скажи, - скажи, где здесь справедливость-то? – Заикающимся голосом простонала бомжиха, уткнувшись носом в замызганный, насквозь пропахший помойкой и от того особенно вонючий бушлат Бородача. – Ты их растишь, растишь, а они тебе – фигу к морде! И ведь все, все у них… И деньги, и жрачка… А ты, мать, - ходи, побирайся! Бутылки пивные, банки вот эти… А много с них поимеешь, с банок-то? Я вот и на литруху и то насобирать не могу… - Да уж, не говори. Время сейчас такое. Нелегкое. А главное что? Главное – люди другими стали. Не то, что раньше. Помню, как в переходе стоял, - так обязательно или стольник, или десятку кинут. А щас – одна перхоть, и то ведь, прежде чем дать, по полчаса в карманах копаются. Ищут, что помельче. - Сипло пробормотал Бородач. И, погрозив невесть кому кулаком, со злобой добавил: - У, жлобы! Чтоб вам всем…! - Совести у них нет. Со-вес-ти! – Кивнув, подтвердила Вобла. И, дыхнув на озябшие руки, добавила: - Э-эх… Сейчас бы еще по одной. А, старик? - Верно говоришь. Да где взято-то, а? В стылом воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь жалобным поскуливанием дворняги. - Что, Жулька? Тоже, небось, замерзла? – Ласково проворчал Бородач, и. словно в подтверждение своих слов, потрепал собачку по загривку. – А ведь когда-то и у меня была квартира… Жена… - А дети? – Насторожившись, вставила Вобла. - Не-а… Детей не было… - Жена не хотела? - Да нет… Это я… Жена-то моя только о детишках и говорила. Давай да давай. А какие мне дети? Я ж тогда деловой был… Не до этого… Все денег мечтал раздобыть, чтоб жить по-человечьи. Чтоб все, как у людей. Ну, и попался по неосторожности. Дружбан один подставил. Подлюка! А ведь все ради нее, ради жены… В меха хотел одевать… Колечки чтоб там, брюлики… Зато когда срок дали, - она быстро все прибрала к рукам. И машину, и квартиру… А сама блажила, что любит! - А любила? – с сомнением в голосе переспросила Вобла. - Любила, - криво усмехнулся Бородач. – Но не долго. Как узнала, что я нескоро еще выйду, - так быстренько подсуетилась, хахаля себе нашла. Подала на развод, а мне написала, чтоб я и думать забыл о ней. Но я не забыл. Как срок отмотал, - так сразу к ней. А там – бычара ее на пороге стоит, лбом потолок подпирает. «Иди, - говорит, - мужик отсюдова, пока еще ходить можешь. А не уйдешь сам – так вынесут. Ногами вперед». Сказал – и ржет, что твой мерин. - И ты ушел. - Ушел. – Пожал плечами Бородач. – А что мне еще оставалось?.. Это раньше он бы от таких слов у меня через голову с восьмого этажа летел, а теперь… Туберкулез – это тебе не шутки. С этими словами бомж закашлялся, прикрывая обветренный рот покрытой струпьями ладонью. - Э-эх, Ленка! Ну вот скажи ты мне, - чем мы хуже других? В чем провинились? - Не знаю, - ответила та. И, зябко поежившись, сиплым голосом пробурчала, - Жрать охота. А? И, обернувшись к проходившему мимо парню с перекинутой через плечо синей спортивной сумкой, нарочито жалобно простонала: - Сынок? А, сынок? Дай пятерик, а? Ну да-ай! Горло совсем пересохло. Парень остановился, и, пошарив в карманах кожаной куртки, протянул Вобле потертую монету. Та по-сорочьи скрюченными пальцами схватила кругляк, и, пряча его за пазуху, все еще продолжала смотреть на парня своими покрасневшими от холода глазами. Жалкими, просящими. НЕСЫТЫМИ. Ксения Лукина. 0 Упомянуть пользователя Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 14 сентября, 2006 Спасибо. Живая картинка. Образная. 0 Упомянуть пользователя Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 14 сентября, 2006 сильно .... да у Вас, батенька, талант! 0 Упомянуть пользователя Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 18 сентября, 2006 понравилось, как и стихи. 0 Упомянуть пользователя Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 18 сентября, 2006 Спасибо 0 Упомянуть пользователя Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах